Прошло три года, читать дальшеи я изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился я взгляда Старого Шана. Прошло пять лет, и в сердце родились новые думы об истинном и ложною, устами по-новому заговорил о полезном и вредном. Лишь тогда я удостоился улыбки Старого Шана. Прошло семь лет, и, давая волю своему сердцу, уже не думал ни об истинном, ни о ложном, давая волю своим устам, не говорил ни о полезном, ни о вредном. Лишь тогда учитель позвал меня и усадил рядом с собой на циновке. Прошло девять лет, и как бы ни принуждал я свое сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить,уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно;не ведал, что для других истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно. Перестал отличать внутреннее от внешнего. И тогда все чувства как бы слились в одно: зрение уподобилось слуху, слух - обонянию, обоняние-вкусу.
Мысль сгустилась, а тело освободилось. кости и мускулы сплавились воедино. Я перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, о чем думает сердце, что таится в речах. Только и всего. Тогда-то в законах природы для меня не осталось ничего скрытого.
- Тебе доступно тонкое искусство. Я болен. Можешь ли меня вылечить?
читать дальше- Повинуюсь приказу, - ответил Вэнь Чжи. - Но сначала расскажи о признаках твоей болезни.
- Хвалу в своей общине не считаю славой, хулу в царстве не считаю позором; приобретая, не радуюсь, теряя, не печалюсь. Смотрю на жизнь, как и на смерть; смотрю на богатство, как и на бедность; смотрю на человека, как и на свинью; смотрю на себя, как и на другого; живу в своем доме, будто на постоялом дворе; наблюдаю за своей общиной, будто за царствами Жун и Мань.
Меня не прельстить чином и наградой, не испугать наказанием и выкупом, не изменить ни процветанием, ни упадком, ни выгодой, ни убытком, не поколебатьни печалью, ни радостью. Из-за этой тьмы болезней не могу служить государю, общаться с родными, с друзьями, распоряжаться женой и сыновьями, повелеватьслугами и рабами. Что это за болезнь? Какое средство может от нее излечить?
Вэнь Чжи велел больному встать спиной к свету и стал его рассматривать.
- Ах! - воскликнул он. - Я вижу твое сердце. Его место, целый цунь,
пусто, почти как у мудреца! В твоем сердце открыты шесть отверстий,
седьмое же закупорено. Возможно, поэтому ты и считаешь мудрость болезнью?
- Как можно назвать человеком человека без страстей?
- Почему же не называть его человеком, если путь дал такой облик, а
природа сформировала такое тело?
- Если называется человеком, как может он быть без страстей?
- Это не то, что я называю страстями. Я называю бесстрастным такого
человека, который не губит свое тело внутри любовью и ненавистью; такого, который всегда следует естественному и не добавляет к жизни
искусственного.
- Если не добавлять к жизни искусственного, - возразил Творящий Благо,
- как поддерживать существование тела?
- Путь дал человеку такой облик, природа сформировала такое тело, -
повторил Чжуанцзы. - А ты относишься к своему разуму как к внешнему,
напрасно расходуешь свой эфир: поешь, прислонясь к дереву: спишь, опираясь о столик. Природа избрала для тебя тело, а ты споришь о том, что такое твердое и белое.
Сын китайского крестьянина читать дальшедостиг совершеннолетия и отец, пожелав, чтобы тот обучился ремеслу, отдал его в ученики местному торговцу янтарем.
В первый день торговец дал мальчику осколок янтаря и сказал: «Возьми его и иди подметать двор». В конце дня мальчик вернул янтарь учителю и отправился спать. На второй день указания были теми же, и так же продолжалось весь месяц.
На второй месяц по утрам торговец отдавал мальчику янтарь и посылал его мыть посуду, требуя вернуть камень вечером. В течение всего года он посылал мальчика за покупками, приказывал ему стричь газон, красить забор и отправлял с разными поручениями в город.
Прошел год и мальчику надоело. Он пришел к своему учителю и сказал:
- Мне надоело это ученичество. Я ничему не научился, я работал как вол, и ничего не получил взамен. Я ухожу!
- Хорошо, сказал учитель, ты свободен.
- Знаете что?, - сказал ученик, - я хочу, чтобы вы заплатили мне за год тяжелой работы!
- Конечно же, - ответил учитель, - возьми этот янтарь, продай его на рынке и оставь деньги себе.
— Ты никогда читать дальшене говорил нам, кто был твоим Учителем. Расскажи, пожалуйста.
Хасан ответил:
— Я никогда не говорил об этом потому, что в моей жизни не было Учителя. Я учился у многих людей. Моим первым Учителем был маленький ребёнок. Послушайте историю.
В то время я не знал Истину, но я был очень образованным человеком, известным учёным, и думай, что знаю. Мое имя было известно даже за пределами страны. Ко мне приходили люди, думая, что я знаю. Я притворялся, что знаю, не зная, что притворяюсь. Я стал учителем. Не пережив Истину, даже не войдя в свой собственный внутренний мир, я говорил о великих вещах. Я знал все священные писания: они были на кончике моего языка.
Я был очень популярным человеком и привык постоянно быть на виду. Но однажды мне пришлось поехать в страну, где меня никто не знал. Я страстно хотел найти кого-нибудь, кто спросил бы меня о чём-нибудь, и я смог бы продемонстрировать свои знания.
Только мудрый человек может быть безмолвным. Для мудрого человека говорить — почти бремя. Поэтому считается, что тот, кто знает, молчит. Тот, кто говорит — не знает.
И вот, в течение трёх дней я вынужден был оставаться безмолвным. Это было подобно посту, и я чувствовал потребность хоть в ком-то.
Был вечер, я увидел маленького мальчика, который нёс глиняную лампу, и я спросил его:
— Скажи, пожалуйста, куда ты несёшь эту лампу?
И ребёнок ответил:
— Я направляюсь в храм. Моя мать посылает меня каждый вечер ставить эту лампу в храм, потому что там темно, а Бог храма не должен жить в темноте.
— Ты отвечаешь очень разумно, — сказал я, — а скажи мне одну вещь: ты сам зажигаешь лампу?
Ребенок ответил: «Да». Тогда я спросил:
— Если ты сам зажигаешь лампу, можешь сказать мне, откуда появляется пламя? Ты, должно быть, видел, откуда оно появляется.
Ребёнок засмеялся и сказал:
— Смотрите!
Он задул пламя и сказал:
— Пламя исчезло прямо перед Вами. Вы можете сказать мне, куда оно делось? Вы, должно быть, видели!?
Я совершенно окаменел; я не знал, что ответить. Поклонившись ребёнку, я ушёл. В тот самый момент я осознал, что все мои знания были заимствованы из книг. Я читал лекции о сотворении мира, но не знал, откуда берётся даже маленькое пламя. Я отбросил все свои учения, все свои знания, я забыл свою славу и стал ходить, как нищий. И, медленно погружаясь в медитацию, я открыл свой собственный разум. С тех пор я учился у многих людей, жизнь посылала мне нужные встречи.
Это было в далекие-далекие времена, когда и Машук и Бештау, и весь этот край, читать дальшевплоть до дальних снеговых кряжей, принадлежали Хану Аббасу. Был Аббас стар и силен, храбр и мудр. И все Аббаса уважали, потому что все Аббаса боялись.
Занимался Аббас тем, чем занимались все в те времена - единственным "благородным" занятием - воевал с соседями. В свободное от войны время охотился, а в свободное от охоты время предавался мудрости. Ханская ставка была полна мудрецами. Только мудрецы-то не были мудры. И вся мудрость мудрецов состояла в том, что они умели Хану угождать. И все племя молило Аллаха: "Пошли, Аллах, Аббасу мудрых мудрецов".
Однажды под вечер поехал Аббас верхом без провожатых в горы - полюбоваться, как дрожат и умирают на вершинах розовые лучи заката, а из ущелий поднимается черная ночь.
Доехал Аббас до того места, где, словно облитые кровью, лезут из земли огромные красные камни. Соскочил с лошади старый Аббас и, словно юноша, взбежал на самую высокую скалу. На скале за выступом сидел старый мулла Сефардин. Увидал Аббаса - встал и поклонился.
- Здравствуй, Мудрец! - сказал Аббас.
- Здравствуй, Хан! - отвечал Сефардин. И, уступая свое место, добавил, - место - власти!
- Место - мудрости! - ответил Хан и предложил Сефардину садиться, - тот, кто приветствует мудрость, приветствует славу Аллаха!
- Тот, кто приветствует власть, приветствует веление неба! - отвечал Сефардин, - и они сели рядом.
Перед ними вдали, за горными хребтами, словно две белые папахи, сверкали на солнце две головы Эльбруса. Солнце спускалось ниже и ниже к горам. По белым вершинам потянулись голубые тени. Лучи заката стали розовыми, и, словно две горы роз, загорелись вершины Эльбруса.
- Что ты тут делаешь, Мудрец? - спросил Аббас.
- Читаю! - ответил Сефардин. И так как Аббас с удивлением взглянул на пустые руки собеседника, Сефардин улыбнулся и показал рукою кругом, - самую мудрую из книг - Книгу Аллаха. Аллах написал горами по земле. Видишь, Аллах написал извилинами реки по долине. Аллах написал цветами по траве и звездами по небу. День и ночь можно читать эту Книгу. Книгу, в которой Аллах написал Свою Волю.
- Пусть будет благословен Пророк, мир ему, и хвала Аллаху, Который в свободный час послал мне мудрого для беседы! - сказал Аббас, касаясь рукой чела и сердца, - ответь мне на три вопроса, Мудрец!
- Постарайся задать вопросы, над которыми стоило бы подумать, - отвечал Сефардин, - а я постараюсь на них ответить, если смогу.
- Люди родятся и умирают! - сказал Аббас, - зачем они живут? Я часто спрашиваю об этом своих мудрецов. Один говорит: "Для счастья!" Но есть и несчастные на свете. Другой говорит мне: "Для славы!" Но позора на свете больше, чем славы. Разве можно жить, не зная, зачем люди живут? Сефардин пожал плечами.
- Однажды ты, великий Хан, послал гонца к соседнему Хану Ибрагиму. Дал ему письмо, как следует перевязав шелковым шнурком и припечатав своим перстнем. И велел гонцу: "Не останавливаясь, лети к Хану Ибрагиму и отдай ему это письмо". Дело было к ночи. Полетел гонец через скалы, через ущелья, по таким тропинкам, по которым и туру проскакать только днем. Ветер горный, ледяной, свистел ему в уши, рвал на нем одежду. И ни на мгновенье ока нельзя было выпустить лука из рук - вдруг выскочат разбойники. И на каждый куст надо было смотреть в оба: не сидит ли засада. И спросил себя гонец: "Хотел бы я знать, о чем таком пишет Хан Аббас Хану Ибрагиму, что заставляет своего гонца ночью, в стужу, среди опасностей лететь над пропастями?". Остановился гонец, разжег огонь, сломал твою ханскую печать, разорвал шелковый шнурок и прочел письмо. Что теперь было делать гонцу? К Хану Ибрагиму нельзя привезти прочитанного письма без шнурка и без печати. И к тебе вернуться нельзя: как мог сломать печать и открыть письмо? Да еще вдобавок, - рассмеялся Сефардин, - прочитав письмо, гонец в нем ничего не понял. Потому что писал ты, Хан, Ибрагиму о ваших с ним делах, гонцу совсем неизвестных... Дал тебе Аллах жизнь нести - неси. Он знает - зачем. А мы, если бы и узнали, может, все равно не поняли бы. Это - дело Аллаха.
- Хорошо! - сказал Аббас.
- Покоримся перед волей Аллаха! Но я, Хан, живу, и последний погонщик ослов тоже живет. Надо жить. Пусть будет так. Но кем же надо жить?
- Был на свете, - ответил Сефардин, - один такой же мудрый и благочестивый человек, как ты. И молил он Аллаха: "Сделай меня, Всемогущий, таким существом, чтоб никому я не мог принести зла, даже самой маленькой букашке". Услышал его молитву Аллах и сделал благочестивого человека муравьем. Ушел муравей в лес, очень довольный: "Теперь-то уж я никому не могу принести вреда". И стал жить. Только в первый же день около самого муравейника, где поселился муравей, волк, нагнал испуганную козочку и стал ее драть. И есть-то волку не хотелось - так, просто волчья природа: не может видеть животного, чтобы не задрать. А козочка умирала в мучениях в его зубах и когтях, и крупные слезы лились из ее огромных страдальческих глаз. Страшны были ее мучения. "Влезть на волка и укусить? - подумал муравей, - был бы я львом - бросился бы на волка и не дал бы ему терзать козочки. Почему я не лев?" Кем лучше быть, Аббас?
- Послушай, - воскликнул Хан, - как усталый путник из кристального горного ключа пью я слова твоей мудрости. Ведь мы были когда-то дружны!
- Были, - ответил Сефардин с печальной улыбкой.
- Так почему же теперь не доходят до меня лучи твоей мудрости? И окружен я какими-то невеждами, которые только сами себя зовут мудрыми?!
- Зайдем за этот камень,- сказал Сефардин, - и я отвечу тебе на твой третий вопрос.
И они зашли за камень.
- Теперь сядем и полюбуемся на Эльбрус, - сказал Сефардин.
- Как же любоваться, когда его теперь не видно? - с изумлением воскликнул Аббас.
- Как не видно? - Из-за камня не видно.
- Из-за камня?.. Эльбруса? - Сефардин рассмеялся и покачал головой, - Эльбрус такой огромный. А камень - что в сравнении с Эльбрусом? Разве только сам себя может считать горою! И из-за него не видно Эльбруса, а Эльбрус теперь должен быть очень красив! Правда, Хан, досадно на камень, что он закрывает от нас Эльбрус?
- Конечно, досадно! - согласился Хан.
- Чего же ты сердишься на камень, - улыбнулся Сефардин,- когда ты сам за него зашел? Кто тебе велел? Сам своей волей зашел за камень, а на него сердишься, что не видишь Эльбруса!
По лицу Хана пошли сердитые тучи.
- Ты дерзок! - сказал он, - а не боишься ты, что я и разгневаться могу на такую мудрость?!
Мулла покачал головою.
- Рассердись на воздух. Что будет толку? Разгневайся на воду. Что ты ей сделаешь? Рассердись на землю. Точно так же сердиться и на мудрость. Мудрость Аллаха разлита на земле!
Хан улыбнулся.
- Спасибо, старик! - и они вместе сошли со скал. Сефардин поддержал стремя, Аббас вскочил на коня.
- А если мне захочется посмотреть на Эльбрус и послушать истинную мудрость? - спросил Хан.
- Тогда выйди из-за камней, за которые сам зашел! - сказал Сефардин. Хан тронул коня и весело крикнул мулле: "Так, значит, до свидания, Мудрец!" А Сефардин печально ответил ему: "Прощай, Хан!"
Вот текст, извлеченный из классического трактата - макимоно. В нем, как в капле воды , отражена вековая мудрость воинских искусств , их философия и логика. Подобные откровения существовали в традиции многих школ. Их заучивали и повторяли как заклинание перед тренировками и боем:
У меня нет родителей - моими родителями стали Небо и Земля.
У меня нет очага - Единое Средоточие станет моим очагом.
У меня нет божественного могущества - честность станет моим могуществом.
У меня нет средств к существованию - покорность природе станет моим средством к существованию.
У меня нет волшебной силы - внутренняя энергия (ки) - моя магия.
У меня нет ни жизни , ни смерти - вечность для меня жизнь и смерть.
У меня нет тела - смелость станет моим телом.
У меня нет глаз - вспышка молнии - мои глаза.
У меня нет ушей - пять чувств - мои уши.
У меня нет членов - мгновенное движение - мои члены.
У меня нет закона - самосохранение станет моим законом.
У меня нет стратегии - свобода убивать и свобода даровать жизнь - вот моя стратегия.
У меня нет замыслов - случай - вот мой замысел.
У меня нет чудесных свойств - праведное учение придаст мне чудесные свойства.
У меня нет принципов - приспособляемость ко всему - вот мой принцип.
У меня нет тактики - пустота и наполненность - вот моя тактика.
У меня нет талантов - быстрота духа - разума - вот мой талант.
У меня нет оружия - доброжелательность и правота - мое оружие.
У меня нет крепостей - невозмутимый дух - моя крепость.
У меня нет меча - растворение в Пустоте - вот мой меч.
Один ортодоксальный христианин принимал на веру всё, что написано в Библии, буквально. Однажды к нему с вопросом обратился учёный:
— Согласно Библии, Бог сотворил Землю пять тысяч лет назад. Но учёные обнаружили кости, свидетельствующие о том, что жизнь на Земле зародилась на миллион лет раньше.
В ответ христианин сказал:
— Когда Бог создавал Землю пять тысяч лет назад, он намеренно оставил эти кости, чтобы испытать нашу веру и узнать, чему мы скорее поверим: Его Слову или научному свидетельству.
Князь Хуань (806 – 771 до н.э.) из государства Чжэн стремился к тому, чтобы захватить государство Куай. Прежде всего, он приказал вызнать, как зовут всех искусных министров и военачальников государства Куай, и написал бумагу, в которой говорилось следующее: после падения государства Куай все перечисленные министры и военачальники государства Куай получат столь же высокие должности в государстве Чжэн. Кроме того, все земли государства Куай будут поделены между ними. Затем князь Хуань воздвиг за городскими стенами большой алтарь и зарыл под ним бумагу. После этого он приказал заклать кур и свиней и дал Небу торжественную клятву, что не нарушит заключённого с сановниками из Куай договора.
Когда князь государства Куай узнал об этом событии, он заподозрил в измене весь свой главный штаб и государственный совет и всех их, разгневавшись, повелел казнить. Таким образом, князь государства Чжэн Хуань не только избавился от элиты государства Куай, но ещё и использовал для этого самого властителя Куай. Теперь князь Чжэн без труда мог одолеть государство Куай.
НА ВОПРОС, почему он никогда никого ни за что не благодарит, Ардабили ответил:
"Вы вряд ли этому поверите, но если я буду благодарить людей, они почувствуют себя удовлетворенными, а это равнозначно тому, что им заплатили или вознаградили за усилие. Если же их не благодарить, все еще остается возможность, что когда-нибудь они будут вознаграждены за услуги - и такая награда может быть намного полезнее для них. Она, например, может придти в то время, когда они действительно будут в ней нуждаться."
Один юноша ежедневно мучил Гуру вопросом: «Как достичь Освобождения?» Тогда Гуру пришлось отвести юношу к реке и окунуть в воду, невзирая на его отчаянное сопротивление. Наконец, позволив юноше освободиться и отдышаться, Гуру спросил его:
- чего ты желал больше всего там, под водой?
- Воздуха! Воздуха! Я хотел только воздуха!
- А не предпочёл ли бы ты вместо этого богатство, удовольствия, власть и любовь?
- Нет, я хотел воздуха и думал лишь о воздухе!
- Запомни , если ты будешь стремиться к Освобождению с такой же страстью, ты обязательно достигнешь его!
Ехал один молодой человек на новом сверкающем «ягуаре» в прекрасном настроении, напевая какую-то мелодию. Вдруг увидел он детей, сидящих у дороги. После того, как он, осторожно объехав их, собрался снова набирать скорость, он вдруг услышал, как в машину ударился камень. Молодой человек остановил машину, вышел из неё, и, схватив одного из мальчишек за шиворот, начал его трясти с криком:
— Паршивец! Какого чёрта ты бросил в мою машину камень! Ты знаешь, сколько стоит эта машина?!
— Простите меня, мистер, — ответил мальчик. — У меня не было намерения причинить вред вам и вашей машине. Дело в том, что мой брат — инвалид, он вывалился из коляски, но я не могу поднять его, он слишком тяжёл для меня. Уже несколько часов мы просим помощи, но ни одна машина не остановилась. У меня не было другого выхода, кроме как бросить камень, иначе вы бы тоже не остановились.
Молодой человек помог усадить инвалида в кресло, пытаясь сдержать слезы и подавить подступивший к горлу ком. Затем он пошёл к своей машине, и увидел вмятину на новенькой блестящей двери, оставшуюся от камня.
Он ездил многие годы на этой машине, и всякой раз говорил «нет» механикам на предложение отремонтировать эту вмятину на дверце, потому что она каждый раз напоминала ему о том, что если ты проигнорируешь шёпот, в тебя полетит камень.
одна из первых притч, с которыми я познакомился, и до сих пор одна их самых любимых...
На обочине сидел старик. Он не помнил кто он, откуда он, и куда шел. Вдруг перед ним появилась ведьма. "Ну, а теперь, твое третье и последние желание!" - сказала она. "Третье! Но я еще не загадал первых двух!" - вскричал старик. "Твоим вторым желанием было, чтобы я сделала все так, как было до того, как ты загадал первое желание, - ответила она. - Я исполнила его, теперь все стало точно так, как было до того, как ты загадал самое первое в своей жизни желание. А теперь загадывай третье желание!" "Я хочу узнать себя," - подумав, сказал старик. Ведьма зло рассмеялось. "Забавно, но твое первое желание было точно таким же!"